Дмитрий Некрасов: Кодекс ЕАЭС заставит переделывать таможенные технологии

Завершились почти согласования государствами-членами ЕАЭС проекта нового таможеного кодекса, и уже в этот понедельник эксперты в очном режиме в Москве приступили к обсуждению поступивших предложений. Незадолго до этого директор Департамента таможенного законодательства и правоприменительной практики ЕЭК Дмитрий Некрасов специально для издания «Провэд» рассказал, что должно измениться с принятием этого документа, и насколько он облегчит жизнь участникам ВЭД.

– Проект Таможенного кодекса ЕАЭС сейчас проходит согласование и, вероятнее всего, он уже существенно не будет меняться. При этом критики продолжают давать оценки. Как представитель ЕЭК и эксперт в таможенных вопросах расскажите, есть ли в этом документе слабые места?

– Мне не нравится, что он написан более тяжёлым языком в сравнении с предыдущим Кодексом ТС. Более юридически точным, это действительно так, но более трудным для восприятия человека, который впервые столкнулся с таможенной деятельностью.

В кодексе много последовательных ссылок: в статье этой упоминается такая-то статья, а там ещё какая-то отсылка. Но это нужно для того, чтобы избежать двойственного восприятия.

Кодекс стал излишне детализированным, потому что эксперты хотели всё, что накопилось за шесть лет, все наболевшие вопросы в нем отразить. В результате уровень детализации вырос, но ее глубина получилась разная. Конечно, этот документ – плод компромисса, чем-то в результате пришлось пожертвовать. Но, в целом, документ полезный, и он не консервирует сложившуюся ситуацию,  а дает возможность на годы вперед совершенствовать таможенное администрирование.

– В новом кодексе устанавливается приоритет электронных технологий. Но по факту для таможни остаётся всегда возможным затребование и бумажного варианта. То есть, существует вероятность, что новый Кодекс на практике ничего не изменит в этом отношении?

– Новый Кодекс определяет приоритет электронных технологий. Не столько даже электронного декларирования, поскольку оно как таковое в целом реализовано, а именно приоритет электронных технологий перед бумажными процессами. Казалось бы, и сейчас таможенные органы рапортуют, что у них 99% и стремящиеся к бесконечности показатели электронного декларирования, но сегодняшнее электронное декларирование построено на переводе бумажной технологии на электронные рельсы. Это несёт в себе изъяны.

Новый кодекс говорит, что все технологии должны быть на электронной платформе. Вы правильно обозначаете проблему, переход произойдёт не сразу, но вот давление всеобщих электронных технологий заставит в своих нормативных актах таможенные органы переделывать таможенные технологии. Одно дело, когда мы прописываем сначала бумажную технологию, а потом механически переводим её в электронный вид. Другое дело, когда мы изначально должны прописать процедуру под электронный документооборот. Поскольку у меня опыт написания нормативных актов большой, я чётко представляю, что посыл, заложенный в кодексе, будет довлеть над всеми таможенными службами, над всеми министерствами, и они вынуждены будут переформатировать свои технологии.

Это первый посыл. А второй – это то, что новый таможенный кодекс действительно законодательно закрепляет отказ от предоставления документов в момент представления электронной декларации. Такого сейчас нет. Возможность добровольных шагов со стороны таможенных органов, направленных на сокращение перечня документов, подтверждающих сведения в таможенной декларации в действующем ТК ТС  существует. В частности, ФТС России большое количество документов изъяла из  перечня обязательных документов. Новый кодекс говорит, что при подаче электронной декларации вообще не нужны будут ещё какие-то документы.

Третье, что принципиально важно, это так называемый автоматический выпуск. Напрямую такого термина не удалось закрепить в новом кодексе, о чём я жалею, но путём описания процесса сама процедура закреплена.  Также есть норма, что  таможенные операции могут совершаться информационными системами таможенных органов без участия должностных лиц.

В совокупности эти три посыла, взаимно дополняя друг друга, способны избавить участника ВЭД и таможню от излишнего общения, обмена бумажками или электронными сообщениями. Но это всё может остаться на уровне добрых пожеланий, если таможенные службы не переформатируют систему управления рисками.

–  Как должна измениться Система управления рисками в соответствии с новым Кодексом?

– Невозможно в условиях предложенных таможенным кодексом подходов работать на широко распространённых массовых рисках. Если простым языком изложить, СУР должна работать так: вы подали электронную декларацию, она попала в информационную систему, где есть модуль обработки системы управления рисками, который прогоняет через себя и отфильтровывает те декларации, которые сразу можно направить на автоматический выпуск, и те, которые требуют дополнительной проверки. А дальше уже дополнительная проверка может быть тоже разная: можно запрашивать документы, можно назначать досмотр, можно сопоставлять негативные показатели и так далее. Но не обязательно идти сразу на самые тяжёлые формы контроля.

Те декларации, которые подлежат автоматическому выпуску, должны быть выпущены и вам должен прийти ответ с информацией о выпуске. По моей оценке, количество таких деклараций постепенно должно возрасти до 50 процентов от всего объема зарегистрированных деклараций. Сегодняшние реалии, несмотря на массовость фирм-однодневок, позволяют подойти к таким цифрам, постепенно, поэтапно, но за небольшое время. Освободившиеся ресурсы таможенных органов должны быть направлены на серьезную, глубокую проверку действительно подозрительных деклараций и перемещаемых по ним товаров.

– Существует ли анализ того, как работают системы управления рисками членов ЕАЭС, и есть ли гарантии, что ФТС станет менять СУР?

– Системы управления рисками в ЕАЭС отнесены на национальный уровень. При большом желании можно оставить всё так, как есть. СУР – это всё равно проверка и контроль участника ВЭД, воспринимаемая с определённым негативным оттенком со стороны проверяемых. Этим механизмом можно пользоваться более тонко, можно более грубо. Мы рассчитываем на то, что комплекс мер, который заложен в новом таможенном кодексе, заставит таможенные службы перейти на более тонкие механизмы применения системы управления рисками и вообще таможенного контроля. Ведь таможенный контроль тоже прошёл некоторую эволюцию. Он стал более гибким, не таким массовым и сократился по времени. Кодекс не даст прямых и резких импульсов, но будет помогать диалогу и поиску платформы для сближения позиций участников ВЭД и таможенных органов. И будет работать не на откат в прошлое, а на шаги по упрощению и созданию комфортных условий для добропорядочных участников.

– К слову о добропорядочных вэдовцах, почему до сих пор институт уполномоченных экономических операторов в России развит слабо и не работает так, как в развитых европейских, например, странах?

– По причине предубеждения. Не только таможенной службы, а госорганов в целом, которые до последнего времени воспринимали уполномоченных экономических операторов как «льготников», а не как опору в обеспечении легального товарооборота. Логика такова, что раз льготник, то значит – нахлебник, а нахлебника надо проверять и перепроверять. Вот и получалось, что одной рукой им даём преференции в виде таможенных упрощений, а другой рукой проверками и перепроверками сводим на нет эффект от них и отбиваем желание работать.

При этом критика госорганов в чём-то оказалась справедливой – часть экономических операторов оказались не настолько надёжны, порядочны и безопасны для бюджета. И сформировавшееся негативное мнение перевесило понимание того, что этот институт важен, необходим и полезен для госорганов, при этом его можно постоянно совершенствовать, переформатировать систему допуска к участию в нем. С одной стороны есть риски попадания в систему недобросовестных игроков, с другой – отказ от развития уполномоченных экономических операторов ведёт к неэффективному  использованию ресурсов государства в целом. Достигнутый результат от ужесточения контроля с лихвой перекрывается ресурсами государства, затраченными на его проведение. Развитию института операторов мешало предубеждение.

– Сейчас его нет?

– Нельзя так сказать, но очень многое сделано для того, чтобы изменить это отношение. Два года мы вели на всех площадках системную работу по убеждению госорганов в том, что уполномоченный экономический оператор – это не нахлебник, а тот, кто может обеспечить безопасность цепи поставок.

– Хорошо, а как бороться с недобросовестными участниками рынка, которые захотят воспользоваться преференциями и сформированным положительным отношением к УЭО?

– В новом кодексе ужесточена система допуска к институту уполномоченных операторов. Мы рассчитываем, что это позволит отфильтровать тех, кто захочет использовать этот институт как лазейку для совершения таможенных правонарушений. Мы постарались переформатировать этот институт так, чтобы дать посыл бизнесу работать над своей репутацией. Сам статус должен стать имиджем и признаком устойчивого положения на рынке околотаможенных услуг. Это позволит  уполномоченного экономического  оператора встраивать в таможенные технологии как опору, как звено безопасной цепи поставки товаров.

– А кому операторы должны будут доказывать свою благонадёжность?

– Прежде всего – таможенным органам. Но субъективных критериев оценки не предусмотрено, в сравнении с действующим кодексом. Однако критерии, которым надо соответствовать, расширены и ужесточены. Вероятность существования каких-то пробелов и сейчас нельзя исключать, но есть возможность направлять развитие ситуации с помощью решений ЕЭК.