Судя по всему, посевные площади в России будут уменьшены, поскольку сейчас никто не знает, куда деть зерно. Логистически мы не готовы к такому урожаю, рассказывает в интервью ПРОВЭД генеральный директор медиа-группы «Крестьянские ведомости», председатель оргкомитета Ассоциации аграрных журналистов Игорь Абакумов.

 

---

– Игорь Борисович, наши экономисты любят говорить об успехах сельского хозяйства и ставить отрасль в пример другим. Каковы причины такого успешного прорыва?

– Все наши «прорывы» были заложены 15 лет назад, когда начался приоритетный национальный проект «Развитие АПК» – примерно 2002, 2005, 2007 год особенно. Тогда были даны крупные кредиты и государственные гарантии под строительство крупных животноводческих комплексов, под закладку виноградников, под строительство тепличных комбинатов, под строительство птицефабрик.

Именно тогда были куплены самые лучшие, самые передовые европейские технологии и поставлены в российской глубинке. Основные инвестиции шли из городов, то есть из крупных промышленных центров, бизнесмены которых поняли интерес к сельскому хозяйству. Им гарантировали, что правила игры не будут меняться. И тогда они сделали инвестиции и прокредитовались в крупных государственных банках. Именно тогда был заложен фундамент и нынешнего импортозамещения, и нынешнего рывка, и нынешней экспансии российской пшеницы на рынки Северной Африки.

– То есть это такой «отложенный результат»?

– Дело в том, что сельское хозяйство – это не склад, на котором лежат продукты. Продукты еще нужно произвести. Чтобы увеличить производство молока, нужно сначала вырастить коров, а корова растет от 3 до 5 лет. Для того чтобы вырастить виноград, нужно 10 лет от закладки. Это очень длинные кредиты, длинные деньги. Если бы их не было, не было бы у нас сейчас ни импортозамещения, ни экспорта, ничего бы не было. Совершенно точно можно сказать, что инерционный механизм сельского хозяйства с кнопки не работает.

– В этом году у нас рекордный урожай зерна.

– Да. Все полны оптимизма. Мы сделали самый большой урожай, как говорят, в истории России, со времен Советского Союза. Но мы сделали одновременно и самый большой убыток, поскольку у нас две беды – урожай и неурожай. Вот сейчас у нас первая беда – урожай. Его девать некуда. Не хватает складов. Зерно уже испортилось, оно уже ничего не стоит. Кроме того, цена на зерно упала так, что уже невозможно даже выплатить те кредиты, которые брали на его производство. Крестьяне (я условно говорю «крестьяне»: это фермеры, это бывшие колхозы и совхозы, ныне агропредприятия, это крупные агрохолдинги) не вернут потраченных на выращивание урожая денег. У них не окупятся ни топливо, ни гербициды, ни удобрения. Это очень большая беда.

– А что с экспортом зерна?

– Зерна у нас достаточное количество, и мы первые в мире по экспорту пшеницы сейчас, есть чем гордиться, безусловно. Российское зерно прочно вытеснило американское зерно уже два года как. Американцы заявили об этом только в этом году, на самом деле это произошло на несколько лет раньше. Официально объявлено, что российское зерно вытеснило американское с рынков Северной Африки. А это много стран: Тунис, Ливия, Ирак, Сирия, Марокко, крупный покупатель – Египет.

Успехи у нас, безусловно, есть. Вопрос в качестве зерна. Как правило, это зерно 4-ого класса. Из него можно печь хлеб, но в основном это то, что идет на низкие сорта хлеба, лепешки, нарезные батончики и так далее. А вот то, что считается южным караваем, на который можно сесть, а потом встать, и он распрямится – такого зерна у нас мало. На рынке на него спрос не велик. Но мука из этого зерна ценится дорого.

Наш еще один возможный путь экспорта – это мука. Потому что мы поставляем зерно, кто-то из него делает муку и везет в голодающую Африку. И никто не знает, что это зерно произведено в России. Деньги мы при этом вроде бы выручили, но пропагандистски мы проигрываем очень сильно. Сейчас первый по рейтингу среди производителей муки – это Турция. И все помалкивают, что Турция стала этим первым производителем благодаря поставкам зерна из России. Мука продается как турецкая. Мы должны вытеснить Турцию с рынка муки. Это будет справедливо и это будет правильно.

– Поставки продовольствия на рынки других стран – это аргумент?

– Несомненно. Это мощнейший рычаг в любых переговорах. Наш МИД всегда использует сельское хозяйство как дополнительный аргумент. Другое дело, что у нас нет координации в правительстве: одно министерство считает, что оно патриотично работает на государство, другое министерство считает, что оно тоже патриотично работает на государство, но каждый работает по-своему.

Вот Министерство обороны и Министерство иностранных дел работают в спайке и продают истребители СУ-27 в Юго-Восточную Азию. И говорят: «Они просят, чтобы мы купили пальмовое масло, им девать некуда. Чтобы они согласились на сделку, давай купим» – «Давай купим». А Министерство сельского хозяйства никто не спросил. А оно могло бы совершенно точно сказать, что это повредит нашему животноводству, поскольку из пальмового масла уже делают все на свете, вплоть до детского питания. Натуральное молоко не покупают при этом, потому что пальмовое масло на порядок дешевле, чем обычный молочный жир. Вот в чем история-то.

Если бы у нас в спайке работали и МИД, и Минсельхоз, то тогда можно было бы по-другому: допустим, при помощи нашего зерна мы могли бы поставки своей пшеницы увязывать с какими-то интересами МИД при проведении переговоров. Вот это было бы интересно. Если бы МИД еще и участвовало в продвижении российской пшеницы на рынке, то любые переговоры в сочетании с продуктом питания, самым главным, самым сакральным продуктом питания – хлебом – были бы наиболее эффективными.

– А что будет в следующем году с зерновыми, каков ваш прогноз?

– Наступающий 2018 год оптимистичный. Положительный момент в том, что крестьяне наконец-то перестали верить призывам, что нужно увеличивать производство зерна. Они предпочитают сейчас думать о том, как увеличить производство денег с гектара, то есть увеличить свой конкретный доход. И вот это самый главный вывод, который люди сделали из 2017 года в преддверии 2018-го.

– Какие-то конкретные шаги будут предприняты?

– Судя по всему, посевные площади будут уменьшены, поскольку сейчас никто не знает, куда деть зерно. На экспорт его вывезти не позволяет логистика, то есть наши порты просто не справляются. Новороссийск – это бутылочное горлышко, а остальные порты у нас не глубоководные, а в основном речные и мелководные. Логистически мы не готовы к такому урожаю. Это надо было предвидеть заранее, прежде чем призывать делать очередной рекорд. В любой нормальной экономике это нужно было просто-напросто предвидеть, предсказать, подготовиться, а потом уже делать все остальное.

Технологически мы очень сильно продвинулись вперед. У нас великолепно стало работать сельскохозяйственное машиностроение. У нас одни из лучших в мире плугов, всяких прицепных орудий к тракторам. У нас одни из лучших в мире по соотношению цены и качества комбайны. Это действительно так. Это комбайны отечественного производства, и завод «Россельмаш» поставляет их более чем в 50 стран. Он даже поставляет их в такие страны, которые никогда у нас ничего не покупали из техники, например, в Германию. Есть о чем поговорить. Серьезные люди пришли к руководству, молодые, но уже опытные кадры, которые участвуют во всех международных выставках, продвигают свою технику. Недавно состоялось подписание большого контракта на поставку техники в Парагвай. Это вообще Америка уже. Так что, в общем, не все так плохо.

– Насколько у нас уменьшились объемы импорта?

– Импорт продовольствия у нас сократился фактически вдвое с 2014 года в ценовом выражении: если мы покупали продовольствия на сумму около 40 млрд долларов, это был очень большой кусок, то сейчас закупаем на сумму около 20 млрд долларов. На 20 млрд выросло внутреннее производство. Это хорошо.

Но дело в том, что распределение смет по программе поддержки агропромышленного комплекса идет крайне неравномерно. Большинство денег поступает в крупные агрохолдинги и меньшая часть – порядка 10% – фермерам. Но фермеры производят примерно половину продукции, и такое распределение нельзя назвать справедливым.

Агрохолдинги и крупные фермерские хозяйства дают примерно 48-50% всей сельхозпродукции. Все остальное производят 60-70 тысяч фермеров. Официально фермеров около 200 тысяч, но из них 130 тысяч не работают. Работающих фермеров у нас немного – примерно столько же, сколько в Голландии. Активные фермеры много работают, генерируют прибыль и платят большие налоги.

Говорили недавно об этом с академиком Ушачевым, это научный руководитель федерального центра аграрной экономики (Федеральный научный центр аграрной экономики и социального развития сельских территорий – Всероссийский научно-исследовательский институт экономики сельского хозяйства, – прим. ред.). Получается, что именно фермеры вкладывают деньги в развитие территорий: они вкладывают деньги в строительство школ, в сельские фельдшерско-акушерские пункты и так далее. Потому что они там живут. Они дают работу крестьянам. Но при этом получают меньше всего субсидий.

– На какую помощь от государства рассчитывает сельское хозяйство сегодня?

– Сельское хозяйство всегда ждет денег, всегда. Во всех странах мира ни один крестьянин, ни один фермер, ни один земельный латифундист никогда не скажет, что ему не нужны деньги. Ему нужны деньги для развития, прежде всего, поскольку урожай в наших широтах производится один раз в год. Мы же не Центральная Африка, где три урожая. От урожая до урожая нужны оборотные средства, нужны средства на обновление производства, на обновление технологий, на запасные части, на горючее, на зарплату, наконец. И как раз этих-то денег и не хватает никогда в сельском хозяйстве.