Почему одни регионы России успешные, а другие – нет?

Разрыв в уровне развития и качестве жизни российских регионов настолько очевиден, что стал общим местом в комментариях чиновников, экономистов и социологов. Ученые исследуют положение дел в областных городах, экономисты предлагают рецепты выхода из кризиса, чиновники пытаются их применять – когда удачно, когда не очень. Но что является системной причиной такого разрыва между столицей и «провинцией»? Объясняет экономист Дмитрий Прокофьев.

 

---

Симптоматическое лечение

Экономику получается развивать там, где есть большая концентрация образованного населения или какой-либо очевидный экспортный ресурс. Тогда мы видим условную Москву, Санкт-Петербург или Республику Татарстан. В этот же ряд можно поставить и Ленинградскую область, у которой есть два очевидных преимущества – наличие на ее территории второй по величине российской агломерации с огромным потребительским рынком и близость к морской и сухопутной границе с Европой. В сочетании с разумной бюджетной политикой это и позволяет региону демонстрировать сравнительно высокие экономические и социальные показатели.

Несмотря на все усилия специалистов по региональному развитию, складывается впечатление, будто Россия существует одновременно в нескольких технологических и экономических укладах. И если в столице уже наступил двадцать первый век, то за пару сотен километров от нее жизнь проходит где- то в начале двадцатого века – с поправкой на мобильную связь и электронные гаджеты.

А не существует ли какой-то глубокой системной причины, которая провоцирует такую глубокую разницу в развитии российских регионов. Может быть, бюджетные трансферты, технопарки и инфраструктурные инвестиции – это всего лишь меры симптоматического лечения, которые не устраняют причин «экономической болезни», а всего лишь помогают бороться с ее последствиями?

 

Первая Россия

Профессор Наталья Зубаревич, ведущий российский эксперт по региональному развитию, выдвинула теорию «четырех Россий», существующих на территории РФ. Эти «условные страны» отличаются друг от друга не языком общения и даже не географией, а структурой населения и экономическим укладом. Но пути развития этих квазистран мало-помалу расходятся, добавим мы. И жители первой, второй, третьей и четвертой России все хуже понимают друг друга, несмотря на общность культуры и языка.

Согласно идее Натальи Зубаревич, подкрепленной большим массивом статистических данных о социально-демографической структуре населения страны, «Россия номер один» – это страна городов-миллионников, где проживает наиболее активное и модернизированное население.

В первую очередь, это, конечно же, Москва, аккумулирующая десятую часть населения России и заодно – четыре пятых всех финансовых ресурсов страны. Бюджет Москвы приближается к отметке 1,9 триллион рублей, из которых 10% расходуется на городское благоустройство. Траты на условную «тротуарную плитку» в столице превышают бюджет всего Алтайского края. К «первой России» примыкает «третья столица» – Сочи, плюс такие города, как Казань, Екатеринбург и им подобные. Сюда же к первой России следует отнести наши «нефтяные столицы»: Тюмень, Новый Уренгой, Лангепас, Когалым. В этих городах сосредотачивается сравнительно образованное и относительно молодое население, разделяющее ценности постиндустриального общества. Общая численность населения «первой России» оценивается в 20-25 миллионов человек.

И, безусловно, «первая Россия» в глазах политического руководство имеет очевидное преимущество – хотя бы потому, что больше половины доходов бюджета обеспечивают именно Москва и нефтегазовые центры. Налог на добычу полезных ископаемых приносит около 40% доходов государства. Еще 15% добавляет столица за счет НДС и НДФЛ, обеспеченных высокими зарплатами москвичей. Добавьте сюда еще налогообложение импорта, который исключительно важен для главного потребительского рынка страны.

Надо сказать, что Москва вовсе не является оплотом свободного предпринимательства. Столица – город чиновников. Среди занятых в Москве каждый второй получает зарплату напрямую из бюджета. Еще 20% москвичей трудятся на государственных предприятиях. И только 30% трудящихся в столице нашли себе работу в частном секторе, включающем и самостоятельную занятость. В остальной России доля бюджетников не превышает 40% от общего числа занятых.

 

Столица провинции

Дальше следует очередь «второй России». Это фактически «полупериферия», к которой относятся менее крупные и средние города. Сюда также можно отнести регион Ростова-на-Дону и даже условно слабые «миллионники» вроде Новосибирска, который приобрел свое значение в тридцатые годы прошлого века исключительно как логистический узел на пересечении Транссибирской магистрали и крупнейшей сибирской водной артерии – реки Обь.

Почему мы не упомянули в составе «первой России» Санкт-Петербург, ведь согласно логике Натальи Зубаревич, этот город – безусловная «первая Россия»? Против этого можно возразить: Петербург гораздо ближе ко «второй России», потому что в городе на Неве исключительно велика доля пенсионеров, кроме того, Северная столица объективно находится «в тени» Москвы.

Не случайно еще в советские времена фольклор называл Ленинград «столицей российской провинции». Этого город расположен слишком близко от «настоящей» столицы, чтобы играть роль самостоятельного центра притяжения экономических и человеческих ресурсов. Однако Санкт-Петербург достаточно велик, чтобы собирать в свою орбиту всех, кому по какой-то причине не нашлось места в Москве, кто не может претендовать на московские зарплаты и московский уровень жизни. Санкт-Петербург со всеми его портами, заводами, музеями и пятью миллионами жителей приносит бюджету всего 5%, что объективно сближает его с провинцией, а не со столицей.

 

Непроглядная тьма

В пользу того, что Петербург относится не к «первой», а ко «второй России» служит также следующее наблюдение. В своей книге «Крутые горки XXI века. Постмодернизация и проблемы России» профессор Европейского университета в Санкт-Петербурге Дмитрий Травин обращает внимание читателей, что ключевым трендом экономического и территориального развития Европы является стихийное формирование новых мегарегионов, включающих в себя крупные города, связанные современными транспортными магистралями. Именно эти «суперагломерации» и обеспечивают создание трех четвертей европейского ВВП, одновременно гарантируя высокий уровень жизни их обитателей.

Продолжая свою мысль, профессор Травин указывает, что наиболее очевидной стратегией территориального развития России могло бы стать создание глобального региона «экономической активности» на территории между Санкт-Петербургом и Москвой. Крупнейшими индустриальными и интеллектуальными центрами, в которых сосредоточено 16% трудовых ресурсов страны.

Рассуждение верное, однако на практике мы ничего подобного не наблюдаем. Для подтверждения справедливости этих слов достаточно взглянуть на карту ночной освещенности страны – очень верный индикатор действительной экономической и социальной активности. Теоретически экономический очаг модернизированной России должен был возникнуть между двумя столицами, однако мы увидим там непроглядную тьму. Зато истинное экономическое сердце страны, центры добычи углеводородов, Ямал и Тюмень, пылают мириадами огней, соединяющих их со столицей.

 

Единственный шанс

К «России номер три» следует отнести моногорода, построенные на месте бывших сталинских лагпунктов и заброшенных «великих строек коммунизма», которым они и обязаны своим появлением, а также деревни и поселки Нечерноземья и Дальнего Востока. На этих территориях проживает порядка 30 миллионов человек, это и есть те самые «депрессивные» и «дотационные» регионы, и никто не знает, что с ними делать.

А «четвертая Россия» – это, разумеется, жители Северного Кавказа, Тывы и Алтая с их совершенно особенным укладом, критически зависящим от дотаций центра.

Но существует ли какой-то механизм, который позволил бы привести все «четыре России» к некоему «единому знаменателю». Механизм, который позволил бы повысить благосостояние отсталых регионов, создать там очаги притяжения для деловых и трудовых ресурсов?

Теоретически у России нет объективных препятствий, которые не позволяют ей приложить усилия к созданию экономики, ориентированной на экспорт, на интеграцию в мировую торговлю, стать незаменимой не только в смысле экспорта сырья, но и в качестве поставщика товаров и услуг. Начать в этом случае следовало бы с развития прибрежных регионов, имеющих экспортно-импортных потенциал.

 

Плохие новости

К сожалению, здесь нас ждет плохая новость. Полвека назад экономист и географ Джон Фридман объяснил, как на самом деле работает «центрально-периферийная модель» регионального развития, которая де-факто превращает регионы в «колонию» столицы. В рамках модели Фридмана, ничтожный по территории центр, где сконцентрированы самые передовые социальные и технологические достижения, противопоставляется периферии – огромной территориально, но развивающейся намного медленнее. Периферия поставляет центру ресурсы, а получает из центра… И вот тут нас ждет самое интересное!

Центром России в этой модели, безусловно, является Москва – но что именно она поставляет «регионам»? Ответ очевиден: продукция столицы – это административные решения. Весь этот поток законов, указов, постановлений и разъяснений, который спускается из центра в провинцию в условиях российской бюджетной политики, превращается в ценный «товар», непременный элемент множества бизнес-процессов. Решение чиновника о выделении бюджетных средств в рамках очередной «программы» – с точки зрения экономики это самый настоящий «товар», который гораздо важнее, чем самые передовые технические решения

Но что же в таком случае «депрессивная» провинция может предоставить «продвинутой столице»? Свой ценнейший ресурс - креативный и человеческий. Все самые активные, энергичные, творческие личности при первой возможности устремляются из провинции в Москву, единственный реальный источник власти и славы. Их освободившиеся места занимают те, кому не светит перебраться в столицу, а значит качество трудового потенциала регионов медленно, но неуклонно снижается.

Представим себе, что свершилось чудо и произошла реальная диверсификация российской экономики. Живет же по такой модели Америка – где центр экономической жизни находится в Нью-Йорке, а Boeing размещает штаб-квартиру в Чикаго, Microsoft базируется в маленьком городе Редмонд, а Coca-Cola – в Атланте. И качество жизни в этих городах не уступает нью-йоркскому. А Вашингтон, федеральная столица, и вовсе не деловой центр

Что произойдет в ситуации, когда креативные и энергичные провинциалы задумаются, а стоит ли сражаться за место под столичным солнцем, если такого же уровня благосостояния и самореализации можно достичь на малой родине? Тогда Москва утратит свой статус города-мечты, единственного мегаполиса Восточной Европы.

Именно здесь и кроется системная причина того, что российские провинции в ближайшее время останутся в своем нынешнем состоянии.