Общество

Как живут люди в СИЗО?

В Петербурге – порядка девяти тысяч заключенных, условия содержания которых мало изменились с 19 века. И лишь 25 общественных наблюдателей, имеющих право посещать СИЗО и колонии. Член Общественной наблюдательной комиссии Яна Теплицкая – одна из них. Она рассказала нам о том, как живут люди за стеной.

 


Охраняемые традиции

– Сначала задержанные попадают в отдел полиции, где их не имеют права держать больше двух суток. После суда, избирающего меру пресечения, они оказываются в следственном изоляторе. Условия в СИЗО, наверное, даже хуже, чем в колониях, где люди хотя бы не сидят в замкнутых помещениях.

Большинство изоляторов еще дореволюционной постройки. Самый большой из них – Кресты. Там содержится две с половиной тысячи человек на 999 камер. Камера – меньше восьми квадратных метров с двухъярусными кроватями, рассчитанная на четырех человек. В 90-е в таких камерах жило по 18-19 человек. Сегодня такого страшного перелимита нет, но Европейский суд все равно считает содержание в Крестах нарушением прав человека. Чтобы получить компенсацию, заключенному даже не нужно ничего доказывать, обращаться в российские суды. Он может сразу писать в ЕСПЧ.

В Крестах – плохой карцер. В него могут отправить за нарушение правил внутреннего распорядка, к примеру, если заключенный не встал в присутствии надзирателя или отказался снять кофту во время осмотра. При отправке в карцер отбирают верхнюю одежду. Когда мы пришли туда, в помещении были сломаны окна. В СИЗО-4, находящемся по соседству с Крестами, карцер затапливается после каждого дождя. Там ужасно пахнет и крысы бегают.

 

Оттенки серого

В Питере три исправительные колонии: ИК-5, ИК-6, ИК-7. В ИК-5 попадают «первоходы», то есть впервые осужденные. В нем сидят тысячи две людей. Многие даже по документам осуждены фактически ни за что. Один турист, прилетевший рейсом из Голландии, забыл выложить «косяк» из кармана – его задержали в аэропорту и осудили за контрабанду.

Особенно сложно живется в ИК-5 мусульманам. Администрация колонии, видимо, всех их считает экстремистами. Правила внутреннего распорядка не предусматривают разделение халяльной и нехаляльной пищи. Но если колония перемешивает макароны с мясом, когда мусульмане просят так не делать, оставив им возможность есть хотя бы макароны, это делается специально. Не знаю, зачем им нужно большое количество голодных мусульман.

У меня нет статистики, но на глаз, самые распространенные статьи – наркотики и мелкие кражи. Затем с большим отрывом идут мошенничество, грабеж и тяжкие телесные повреждения. В ИК-6 находятся те, кто сидит уже не первый раз, но за небольшое преступление, а ИК-7 – это колония строгого режима.

Еще есть аналог московского «Лефортово» – изолятор ФСБ, находящийся в федеральном подчинении. В нем содержатся обвиняемые по ст. 282 (экстремизм – прим. ред.), арестованные за шпионаж, госизмену, терроризм, фальшивомонетничество, коррупцию. Там сидели, например, Дина Гарина (петербургская националистка, арестованная за радикальные призывы – прим. ред.), сайентологи. Это очень аккуратный изолятор. В нем двухместные камеры, нормальная сантехника и хорошая еда (насколько я понимаю, условия гораздо лучше, чем в Лефортово). Мы видели, как заключенным приносили яйца, а когда дают штучную еду, которую легко пересчитать, это значит, что, скорее всего, не воруют. Но сидеть там очень страшно.

Есть еще спецприемник для административно задержанных на Захарьевской улице – он теперь заполняется после каждого крупного митинга. В ЦВСИГ (Центре временного содержания иностранных граждан – прим. ред.) сидят люди, де юре ничего не совершившие, – это иностранные граждане, имеющие проблемы с документами и ждущие выдворения на родину. Им не положена никакая медицинская помощь, кроме неотложной. Если у человека болит зуб, и у него нет денег, он будет мучаться от зубной боли; если у него ВИЧ, он не получит терапии. Хотя содержание в ЦВСИГ – это даже не наказание, а просто ожидание, люди сидят в среднем по два месяца или больше. Особенно трудно тем, кто приехал с востока Украины без документов. Москва посылает о них запрос в Киев. Киев не может отправить запрос в Донецк или Луганск. Он отвечает: «Извините, мы не контролируем восточные территории». А иногда люди задерживаются в ЦВСИГ из-за того, что судья неправильно написал их фамилию, из-за дороговизны билетов и других причин.

 

В Питере – пытки

Мы получаем много жалоб на пытки в отделах полиции. Иногда издевательства происходят без видимой цели. Например, было несколько историй о «газовых камерах», когда сотрудники полиции распыляли газ в помещении для задержанных. Пыточных колоний в Петербурге вроде бы нет, но многие слышали о том, что подобное происходит в Карелии, где сидел Ильдар Дадин (оппозиционер, заявивший о пытках в Сегежской колонии – прим. ред.). Но отсутствие пыток не означает, что в местах заключения нет насилия.

Есть в Крестах и психиатрическое отделение, в котором, по имеющейся информации, людей привязывают к кроватям и закалывают галоперидолом. Иногда так поступают с заключенными с абстинентным синдромом, у которых ломка, иногда по другим причинам. По закону привязать пациента можно максимум на два часа и делать это должен медработник. К нам поступают обращения о том, что привязывают надолго и это делают санитары из заключенных. Мы сейчас судимся с психиатрическим отделением Крестов, так как нас туда не всегда допускают.

Жалобы на избиения мы получаем из всех трех колоний. По рассказам заключенных, избивают обычно не надзиратели, а сотрудничающие с администрацией заключенные, так называемые «активисты». Когда-то существовали специальные дружины, созданные для охраны порядка. Потом их отменили, но фактически система действует до сих пор. Видимо, «активисты» пользуются льготными условиями содержания – получают более длительные свидания, занимаются в спортзалах. Достоверные сведения об этом получить сложно. Заключенные рассказывают нам о подобных случаях, но не готовы быть свидетелями – боятся.

 

Место коррупции

В тюрьме все за деньги – об этом нам рассказывают освобождающиеся заключенные. В двух колониях из трех мы получаем жалобы на вымогательство. Я не считаю коррупцию абсолютным злом: если у заключенных – не только у «активистов» – и администрации сложились коррупционные отношения, то, скорее всего, они считают друг друга людьми. Почти везде у заключенных есть мобильные телефоны – и слава богу, хоть это и нелегально. Если я увижу в камере телефон, то не сочту это нарушением прав осужденного, в обязанности члена ОНК не входит бороться с такими вещами.

Хорошая тюремная еда отличается от плохой тем, что из нее своровано меньше. С передачами сложно: если ты передаешь сигареты, их изломают; если консервы – откроют и вывалят в полиэтиленовый пакет. Многое можно купить в тюремных ларьках, но это ФГУП, то есть фактически – монополия. Цены в них выше, чем в обычных магазинах.

 

Непрозрачная система

Самые массовые нарушения прав заключенных – необоснованная отправка в ШИЗО (штрафной изолятор – прим. ред.), отказ регистрировать жалобы и отсылать корреспонденцию, давление оперативных сотрудников, грубый обыск. К нам поступает огромное число жалоб на медпомощь: нет лекарств, нет врачей, нет мест в больнице. ФСИН, с одной стороны, не может обеспечить заключенных нормальной медицинской помощью, а с другой – редко и тяжело допускает к ним независимых специалистов.

Главная проблема системы исполнения наказаний – это ее герметичность. Для меня смысл членства в ОНК – в нарушении этой герметичности. Но, конечно, есть способы и поэффективнее. Если бы у людей был легальный и регулярный доступ к интернету, это улучшило бы ситуацию, куда больше, чем я смогу за три года.

 

Понравился материал? Поддержи ПРОВЭД!

 
Партнеры:
Загрузка...
Похожие материалы