Интервью

«Вкладчики занервничали». Профессор ВШЭ Елена Рогова — о санкционной судьбе доллара и об обещанном президентом прорыве

Глава ВТБ Андрей Костин успокоил своих долларовых вкладчиков: если санкции США сделают для госбанков невозможными операции в валюте, деньги граждан не пропадут. Их вернут в рублевом эквиваленте по какому-нибудь актуальному курсу. Зачем Костин это сказал — трудно понять, потому что вкладчики не успокоились, а взяли низкий старт, чтобы перекладывать свои доллары из государственных банков в частные. А лучше вообще в иностранные. Тем временем президент Путин, несмотря ни на какие санкции, снова пообещал нам технологический прорыв в самом ближайшем будущем. Экономист Елена Рогова, профессор Высшей школы экономики, объясняет поступок главы ВТБ и рассказывает, каким будет обещанный нам прорыв.


Елена Моисеевна, предполагаемая выдача вкладчикам рублевых эквивалентов их долларовых вкладов — это новый метод отъема денег у населения? ВТБ действительно может так поступить?

— Речь идет, насколько я понимаю, о заморозке активов банков в Соединенных Штатах. А у нас все долларовые расчеты идут через корсчета в зарубежных банках. У самих банков большого количества наличных долларов нет. То есть они, конечно, хранят определенное количество наличных денег, но все-таки деньги надо не хранить, а инвестировать.

У банков есть другой способ решить проблему, если такие санкции будут введены?

— Надо диверсифицировать корзину, уйти, допустим, от доллара к евро. Но я думаю, что госбанки не будут этого делать. Для них это дополнительные большие издержки. Если принято решение в случае санкций выдавать рублями, значит, будут выдавать рублями.

По какому курсу? По курсу продажи доллара, то есть — по заведомо заниженному?

— Думаю, что это будет курс Центробанка как нечто среднее. Но, конечно, курс будет, скорее, в сторону занижения, чем завышения. Хотя мне кажется, что заявление было несколько странное, непродуманное. В том плане, что оно всех, конечно, всколыхнуло. Каких-то дальнейших действий не последовало, но понятно, что вкладчики занервничали.

Вроде Костин как раз успокоить хотел…

— Вот он как-то так сказал, что люди совсем не успокоились. И это совершенно понятно. Рубль падает, доллар растет, и на этом фоне подобные заявления никакого успокоения и не могут принести. Людей волнует как раз то, о чем вы спрашиваете: как будут отдавать, по какому курсу. Люди помнят 1990-е.

Теперь они побегут массово забирать доллары из госбанков?

— Думаю, кто-то попытается диверсифицировать вклады и уйти из доллара, допустим, в евро. В банках, где хорошие курсы, это можно сделать практически без особых потерь. Хотя люди могут и начать забирать долларовые вклады, такая тенденция уже есть. Слишком много разной негативной информации было в последнее время.

Костин предложил еще один вариант: он переводит долларовые вклады в какой-нибудь другой российский банк, на который не наложат санкции, и там уже люди могут вкладами оперировать.

— Да-да, такой вариант тоже есть.

А как он это сделает, если ему запретят все операции в долларах?

— Это можно сделать, например, через корсчета банков, которые не находятся под санкциями.

Глава «Сбербанка» Герман Греф не исключил роста ставок по ипотеке и потребительским кредитам, если санкции, которыми нас пугают Штаты, станут реальностью. Какая здесь связь?

— Когда ситуация такая, что у банка заморожены активы, когда он частично не может совершать операции, он, конечно работает с ограничениями. Чтобы компенсировать издержки, связанные с преодолением этих ограничений — каких бы то ни было, даже если долларовые вклады им придется выдавать в рублях, — теоретически банки действительно могут поднять ставки. Но ипотека — это вряд ли. Она в значительной степени выполняет социальную функцию. Тут может и государство что-то дотировать. А вот потребительские кредиты — это вполне возможно.

А государство чьими деньгами будет дотировать банки? Получается, мы еще скинемся для банков, попавших под санкции?

— Есть Фонд национального благосостояния, есть бюджет, есть всякие внебюджетные фонды, то есть механизмы-то есть…

Это понятно, но мне как-то жалко денег Костину и Грефу.

— Так и мне жалко. Но «Сбербанк» выполняет большое количество социальных функций, поэтому он, конечно, должен работать без перебоев. Так что здесь, скорее всего, подобные решения могут быть приняты.

Как эта ситуация может затронуть вкладчиков коммерческих банков, не попавших под санкции?

— По касательной, но задеть может. Не исключено, что крупные банки от этого выиграют, потому что люди будут стараться перевести счета к ним. Я это вижу даже по своим знакомым: они переводят счета в крупные банки с негосударственным капиталом, лучше даже — с иностранным. С другой стороны, небольшие банки могут, наоборот, пострадать. Психологически у людей все равно будет ощущение, что банковская система ненадежна. В мелкие банки тоже могут пойти забирать вклады.

Пока российские граждане боятся за свои доллары, президент Путин, выступая на Международном форуме технологического развития в Новосибирске, снова заговорил о прорыве. Сказал, что мы его скоро совершим. Этому же посвящен его майский указ. Скажите, а почему вообще об этом столько говорит президент? Разве это не дело бизнеса — развивать новые технологии, независимо от желания государства?

— Ох… Это, конечно, дело бизнеса. И да — независимо от государства. Но у нас страна, где наука на 57% финансируется государством, и только 43% — это средства бизнеса. Однако кредитов на научные цели, по большому счету, у нас нет, поэтому даже частный бизнес уповает, в основном, на какие-то государственные программы. Бизнес у нас, конечно, генерирует много идей, но без стимулов со стороны государства здесь ничего не произойдет.

Дело ведь не только в научных разработках. Например, российская сотовая связь, интернет-технологии развиты гораздо лучше европейских. А вот попробовала госкорпорация создать «конкурента айфону» — получилось посмешище.

— Да, частный бизнес может работать хорошо. И он даже учится обходить всякие бюрократические препоны, играть по правилам государства и потихонечку развиваться. Если говорить о компаниях сотовой связи, то они появились в 1990-е годы, когда государство не лезло так сильно в бизнес. Они котировались — и сейчас котируются — на зарубежных площадках, они достаточно открыты. У них было больше возможностей для цивилизованного развития. Потом пришло государство, установило правила игры, создало собственного четвертого оператора…

Самого спорного по качеству из всех.

— Проблема в том, что государство в принципе неэффективно. И компании, в которых оно участвует, не очень заинтересованы в каких-то прорывных вещах. Они больше заинтересованы в том, чтобы своевременно получать бюджетные средства и их как-то… Распределять.

Осваивать.

— Да. Я даже не говорю, как. В общем, как-то распределять. Жить, по большому счету, на источниках финансирования. Это, естественно, не может привести к прорывам. Даже какие-то исследования, которые ведутся у нас научными институтами и организациями, все равно отстают в силу именно такого финансирования: оно капает — они как-то живут. А когда госкомпании неэффективны, государство устанавливает для них правила игры, при которых они могут безбедно существовать. Это изменения законодательства и прочие такого рода вещи.

Это же замкнутый круг: они не развиваются — им создают особые правила, а раз есть особые правила — нет смысла развиваться.

— Именно так. Вспомните Курчатовский институт. Пока он был более-менее независимым, пока там было независимое руководство, он выдавал вполне прорывные вещи. А в последние годы там практически ничего не происходит.

В «майском указе» президента слова «технология» и однокоренные с ним упоминаются в полутора десятках пунктов. Они относятся не только к образованию и медицине, но и к сферам вроде бы совершенно не государственным. Означает ли это, что государство планирует и дальше проникать в отрасли, в которые прежде не совалось?

— Государство у нас постепенно проникает во все сферы. Если даже не напрямую, то косвенно — через те же госзаказы. Ведь что означает этот указ? Что под него будут разработаны соответствующие государственные программы. А это — бюджетное финансирование. Это дело бесперебойное. Ну, по крайней мере, на него можно рассчитывать. Поэтому даже частные компании начинают конкурировать за это финансирование. А чтобы его получить — надо принять правила игры. Есть сферы, где государства просто нет. В IT его практически не было, хотя сейчас стало больше — в силу появления «закона Яровой» и прочего. Но в принципе это сфера слабо регулируемая. Поэтому там много всяких инноваций.

Может быть, это хорошо, если государство поддержит какие-то отрасли или компании деньгами?

— Только вопрос в распределении и в эффективности.

А если эффективная частная компания сядет на бюджетные деньги, это на ней как отразится? Она утратит эффективность?

— Это зависит от разных факторов — от размера компании, от ее устойчивости, от репутации, от рынка, на котором она работает. Но в целом — скорее да. Конечно, когда есть госзаказ и ты с его помощью можешь внедрить какие-то новые технологии, о которых прежде только мечтал, но денег не было, — это хорошо. Поэтому частные компании с удовольствием за это берутся, стараются в этом участвовать. Но дальше возникает проблема отчетности, бюрократии, и получается, что компаниям приходится раздувать штат, нанимать специальных людей, которые будут заниматься только этими, условно говоря, издержками по соблюдению государственных правил. Уже от этого одного их эффективность снижается.

Еще мы по «делу Серебренникова» и другим подобным делам знаем, что бывает, когда берешь деньги у государства.

— Ну, это вообще вопиющие истории.

Зачем и без того эффективным компаниям связываться с государственными деньгами?

— Это всегда по-разному. Но когда мы говорим о сфере технологий, о сфере больших инвестиций, то других источников денег, кроме государства, у нас в стране нет. Ну или компания должна иметь устойчивую прибыль, чтобы использовать ее как источник. Потому что частные банки кредитов бизнесу практически не дают, это высокие риски, а у них требования ЦБ к капиталу, к уровню риска, словом — им страшно связываться с этим. Меценатов и бизнес-ангелов у нас много, но больших сумм они давать не могут. Венчурные фонды, конечно, действуют, но их немного и у них жесткие требования. Как правило, компания должна уходить из российской юрисдикции, а на это не все готовы идти. То есть получается, что и источников-то серьезных, кроме государства, нет. Тоже своего рода замкнутый круг.

Почему нельзя было начать с другой стороны — сначала поправить законы так, чтобы бизнес-ангелам было выгодно давать деньги, чтобы венчурные фонды развивались и так далее, а потом уже создавать указы о том, как мы вот-вот совершим прорыв?

— У нас даже закон об инновациях не могут принять с 1996 года. Периодически снова начинают обсуждать, но закона нет.

Почему?

— Наверное, нет какой-то политической воли. И потом, это довольно сложная сфера.

Это правда, такой закон придумать сложнее, чем «закон Яровой».

— И вот, к сожалению, нормального регулирования здесь нет. Хотя есть куча законов и актов — об основах научно-технической политики и прочем, у всех министерств есть какие-то программы, но в целом прозрачных правил игры нет. Венчурные фонды у нас регистрируются криво, под какими-то совершенно дикими организационно-правовыми формами, чтобы соответствовать российскому законодательству.

Все, о чем вы говорите, для экономистов ведь совершенно очевидные вещи. Разве люди, которые придумывают «прорывные» указы, этого не знают?

— Думаю, что и они знают. Но у нас экономика очень долго была сырьевой. Собственно, она такой и осталась. Все, что связано с добычей, переработкой и экспортом сырья, более или менее развивалось. Мы очень много лет говорим, что уходим от сырьевой модели, но мы от нее, по большому счету, никуда не ушли.

Даже не отошли.

— Ну, отошли немножко… Если смотреть на структуру экспорта, на структуру ВВП, то стало чуть получше. Получше, хоть и несущественно. Поэтому стимулов очень долго не было.

А теперь появились?

— И теперь, по большому счету, нет.

Что нужно, чтобы они появились? Кроме, конечно, выступления президента.

— Нужно достаточно серьезно пересматривать экономическую политику. Нужно эти стимулы создавать, в частности — налоговые, финансовые стимулы для высокотехнологичных отраслей. Что-то подобное можно найти в программе Кудрина, о чем-то говорит Центральный банк, даже Министерство финансов при всем его консерватизме тоже предлагает какие-то правильные вещи по поводу стимулирования спроса, стимулирования высокой добавленной стоимости. Но они все решают еще массу других проблем. Это, например, обороноспособность, которой у нас очень много уделяется внимания. На нее нужны деньги. Поэтому до инновационных технологий руки ни у кого не доходят.

Зато очень хорошо до них доходят языки.

— Говорить об этом действительно надо. Все-таки совсем не комильфо, если мы об этом даже не говорим.

Понравился материал? Поддержи ПРОВЭД!

 
Партнеры:
Загрузка...