«Тогда был ГУЛАГ, сейчас ГУФСИН»

Основатель банка «Кредит Экспресс» Михаил Колмыков после 11 месяцев в СИЗО Ростова-на-Дону вышел на свободу под подписку о невыезде. Его обвиняют в злоупотреблении полномочиями и хищении 28 млн рублей. Экс-банкир рассказал, почему продал свое детище, созданное почти 20 лет назад, и как пытался его спасти.

---

Михаил Колмыков в 1994 году учредил в Ростове-на-Дону банк «Кредит Экспресс» (сейчас уставный капитал, по данным ЕГРЮЛ, 402 млн рублей). В 2002-м он продал почти всю долю в банке нескольким лицам, оставшись на посту директора кредитной организации. Сейчас крупнейшие акционеры банка Анатолий Козырев — 23,3%, ОАО «Вашъ финансовый попечитель» — доля 10%, Иван Бабич — 10%, Алла Кабанова — 17%, Татьяна Макаренко — 10%, Вячеслав Лунгулло — 7% (по данным системы «Контур.Фокус»).

В середине 2016 года Банк России выявил в «Кредит Экспрессе» многочисленные нарушения и злоупотребления. Обнаружены, в частности, транзитные операции фирм-однодневок на общую сумму свыше 4,8 млрд рублей (6,5% от дебетовых клиентских оборотов). Колмыков рассказал в прессе об этих нарушениях — как в ростовском офисе банка, так и в филиале организации в Москве.

В ноябре 2016 года Михаила Колмыкова уволили с должности, и он через суд долгое время пытался оспорить это решение. А 12 ноября 2017 года, когда он пришел на очередное заседание в арбитраж, его взяли под стражу и доставили в следственную часть ГУ МВД, где в течение суток сначала переквалифицировали его статус в подозреваемого, а потом в обвиняемого. Через два дня суд вынес решение о заключении Михаила Колмыкова под стражу: он пробыл в СИЗО с 14 ноября 2017-го до 29 сентября 2018 года.

В 2018 году к разбирательсту подключился бизнес-омбудсмен РФ Борис Титов. По его мнению, следствие велось с нарушениями, и Колмыков невиновен.

Зачем вам было нужно обнародовать информацию о махинациях в банке?

— Я был руководителем и делал то, что должен был делать руководитель. Это часть моей работы, по-другому нельзя.

Промолчать я не мог. Промолчать — это когда иду по улице и увидел, что у кого-то вытащили кошелек: могу заявить, а могу промолчать. А здесь это моя работа. Я видел неладное, изучил деятельность филиала, сделал динамику за 2014-2016 годы — картина ужасная получилась. Там видны были сомнительные, проблемные и безнадежные кредиты, их доля в московском филиале составила сначала 9%, через год уже около 20%, а в 2016 году более 44%.

По регламенту я должен был подготовить доклад совету директоров, что и сделал. Я консультировался с ЦБ, он требовал от меня принятия мер. Я пытался в рабочем порядке заняться оздоровлением банка, у меня были планы, как это сделать, не поднимая шума. Но руководство, в частности, Козырев, не поддержало. Думаю, он был, как и все там, связан с Аллой Кабановой, там у всех с ней почти были личные отношения, а тут я непонятно кто. Учредителем в нем я продолжал оставаться, но за мной оставалось менее одной сотой в пакете акций.

 Почему вы отдали этот банк?

— Изменились требования ЦБ, встал вопрос об увеличении уставного капитала: сначала 150 млн, потом порядка 300 млн, потом речь шла о €5 млн.

Это для вас суммы неподъемные?

— Да, и нужно было или закрывать банк, или привлекать других участников, и мне пришлось привлечь людей. Новые владельцы потребовали полного контроля. Я думал даже уйти из этого бизнеса, но они предложили мне место директора, так как не хватало профессионалов, а в Ростове были сильные финансисты. Я не предполагал, что внутренний конфликт может в такую стадию перейти, тогда ситуация критичной не казалась, и надеялся исправить ее, рассчитывал на поддержку ЦБ.

Есть обывательское представление: раз банкир, у него куча денег, мог уехать за границу.

— Так много не было, например, не хватило бы на покупку квартиры. Я конечно, какой-то капитал создал, но его не достаточно для этого. К тому же деньги были вложены в Школу рисования, семейный бизнес, который жена 13 лет развивала.

Как вас арестовали?

— Я шел как подозреваемый по ст. 201 части 1 Уголовного кодекса («превышение служебных полномочий», минимальное наказание — штраф, максимальное — до 4 лет тюрьмы. — Прим. ред.), по ней взятие под стражу не применяется. Я в тот момент судился по поводу незаконного увольнения и восстановления на работе. Пришел на заседание, подошли оперативники и принудили сесть в автомобиль. Когда стали допрашивать, я понял, что дело идет к посадке: следователь брал меня с собой, даже когда он выходил курить. Вечером один из эпизодов переквалифицировали на более тяжкую статью, 160-ю, и я стал не подозреваемым, а обвиняемым.

Какой вы увидели нашу правоохранительную систему?

— Считаю, что они вкусили вседозволенность, которая идет с 30-х годов прошлого века: тогда был ГУЛАГ, сейчас ГУФСИН. Некое ослабление этой системы произошло в 1990-е, потому что просто многие понятия, такие как рейдерство, не были описаны в советских законах. Сейчас законы перестроились, а методы остались те же. Документы по моему делу, на основании которых оно было возбуждено, сфальсифицированы — использованы поддельные подписи. Я заявляю об оговоре — следствие внимания не обращает и отвечают, что у них нет оснований не доверять этим людям, которые дали на меня показания. «А вам есть основания не доверять — вы сидите», — говорят мне. Это и есть методы 1937 года: моя вина еще не доказана, а ярлык уже повешен. Сегодня при помощи химической экспертизы можно доказать, когда этот документ был создан. Но это было сделано только тогда, когда возник резонанс благодаря публикациям в СМИ. Стало ясно, что все дело создано на основе поддельных документов. При этом прорехи в ведении следствия закрывает суд, прокуроры.

Как вы расцениваете сегодняшнее отношение государства к предпринимателям?

— Равнодушие. Государство решает свои задачи, как видно из новостей, в основном внешнеполитические. Помощи от него я не вижу — каких-то послаблений налоговых, финансирования. К монополистам с участием государства интерес есть, ими занимаются, под них законы издаются.

Сложнее или проще стало отстаивать свои права после вмешательства Бориса Титова?

— На своем примере я могу сказать, что его роль ключевая. Аппарат омбудсмена изучил в деталях дело, убедились, что там нет состава преступления — они защищают только тех бизнесменов, в невиновности которых уверены. Если они подключаются к делу, то не оставляют и ведут до конца. Выход из застенок стал для меня возможен благодаря гласности, ведь чтобы политик обратил внимание и подключился к конкретному делу, нужен резонанс.

Всю эту судебную, полицейскую систему побороть может только политик. Потому что он представляет власть, делегирует и может влиять на них. Схема «политики решают все» действует во всем мире. На Западе есть организации, которые работают с в тесной связи с политиком: ему это дает рейтинг на выборах, а общественникам придает вес. У нас же произвол. Поэтому ЕСПЧ )Европейский суд по правам человека. — Прим. ред.) отменяет многие решения российских судов. Это атрибут европейского государства. Но нашей правоохранительной системе это невыгодно — мешает ей работать.

Меняется ли, на ваш взгляд, сегодня работа российского банковского сектора, и какую сторону?

— Сейчас ЦБ очищает коммерческий сектор. Я считаю, правильно, что усилен контроль над банками. Но к чему этот процесс придет, не понятно. В Америке, например, процесс развития банковской системы идет с XVIII века, а у нас идет набивание карманов. Банки зарабатывают, занимаясь сомнительными операциями и манипуляциями с кредитами.

Что вы думаете о судьбе региональных банков?

— Она печальна. Идет глобализация, укрупнение, их подомнут большие. В регионах деньги есть, можно даже по вкладам собрать для банка, создав определенный продукт в том же Ростове. Проблема в другом: куда их вкладывать, кого кредитовать? Поскольку государство равнодушно к бизнесменам, финансовое положение предпринимателей оставляет желать лучшего. А банк не пойдет на то, чтобы себе в убыток создать лучшие условия для клиента.

Правильно я понимаю, что в регионах останутся только филиалы крупных банков?

— Да. Более того, банков с госучастием. Потому что государство их всегда поддержит, что бы ни случилось, такова госполитика. У них и принципы отчетности другие, и резервный фонд восстанавливается быстрее, из-за чего идет прибыль.

Не означает ли укрупнение банков укрепления влияния политэлиты?

— Нет. Так думает основная часть обывателей, экономисты смотрят иначе. Цитата «политика — это продолжение экономики» вырвана из контекста. Они взаимосвязаны, но это разные вещи. Я думаю, укрупнение банков с госучастием не имеет отношения к госвласти. Зачем власти себя усиливать, она и так сильна? Финансовая цепочка такова: все активы государства сосредоточены на счетах в банках, при этом деньги коммерческих банков находятся в ЦБ, через корреспондентский счет которого ведутся все расчеты. Получается, государство и так всеми деньгами владеет и в любой момент может обрубить, заблокировав конкретную организацию. На власть может повлиять только сильное гражданское общество.

Что вы будете делать сейчас, после выхода?

— Добиваться снятия обвинения, прекращения уголовного преследования. Причем буду стараться сделать это в досудебном порядке, потому что считаю дело незаконным. Чтобы, в первую очередь, сохранить свое честное имя, потом на работу устроиться.

Есть так называемые интересы следствия, которому важно, чтобы их работа не пропала. А следствие действует совместно с прокуратурой и судом — корпоративная этика, защита чести мундира, поэтому мне, естественно, предстоит борьба.

Вы хотите дальше заниматься банковской деятельностью?

— Не знаю еще, слишком мало времени прошло, нужно осмотреться. Может, буду писать, стану литработником, я же закончил литинститут — вдруг получу Нобелевскую премию? Если серьезно, тот мой приоритет — семья, я буду делать то, что выгодно семье.